Научиться ценить ту манну, которой питает тебя Господь

— В сознании многих людей «теология» — понятие не проясненное. В переводе оно означает «богословие». Но все-таки: что изучают теологи?

— Теология — это сложное, многомерное поня­тие — так же, как и философия. Действительно, этот термин переводится на русский язык как «богосло­вие», но можно сказать еще и так: «слово к Богу». Если взять культуру Ближнего Востока — то, что мы называем ветхозаветной традицией, богосло­вие там было тесно связано с богообщением и жиз­нью в соответствии с представлением о том, Кто есть Бог. Теология рассматривает то, каким образом долж­на быть организована человеческая жизнь, соизме­ряемая с Источником этого бытия, то есть с Богом. В теологии нет субъекта и объекта, как в привычном нам понимании науки, а есть субъекты, которые нахо­дятся друг с другом в общении — речь идет о комму­никации личностей тварных и личностей нетварных. Богообщение — это праксис теологии, в соответствии с этим практическим деланием выстраивается жизнь человека. И есть теоретическое содержание — то, что описывает культуру этой самой практики.

— Есть такой стереотип, что теологическое образование — это что-то новое для России, и это то, что пришло к нам с западными веяниями. На самом деле это не так?

— Безусловно, у нас существует и дореволю­ционная теологическая традиция, в том числе она существовала и в Саратове, в нашем университете. Факультет теологии изначально был в каждом евро­пейском университете, наряду с философским, юри­дическим и медицинским. Это тот корпус наук, кото­рый для европейской культуры является основопола­гающим.

В Европе существование теологических факуль­тетов было обусловлено прежде всего исследова­тельской практикой. Когда стало зарождаться дис­циплинарное научное знание, Церковь занималась проверкой этого знания. Она соизмеряла его с тем знанием, которое дано в корпусе священных тек­стов. И появлялось понимание, к примеру, того, что Библия говорит не о том, как устроено небо физиче­ское, а о том, что есть Небо духовное и как на него взойти. Посредством этой методологии происходи­ло «примирение» научного и религиозного. И это то, что во многом определило путь европейской научной и философской мысли.

В России же все это преломлялось через очень сложную призму. У нас как таковой университетской культуры не было — она возникла в конечном итоге не естественным путем, а посредством интеллекту­альных реформ, проводимых «сверху». Могло бы быть по-другому, но здесь есть момент историче­ского выбора. Когда Византия оказалась под вла­стью турок, у ее лучших умов было два варианта: отправляться на неизведанный православный Север или на климатически близкий католический Запад. Некоторые попытались обосноваться в государстве Российском — и здесь можно вспомнить историю пре­подобного Максима Грека, которому явно не позавиду­ешь в отношении того, что он претерпел здесь. Те же, кто отправился на Запад, смогли передать то лучшее, что принесли с собой, и на становление университетов это повлияло напрямую. Русские не захотели учить­ся у византийских интеллектуалов, и это стало серьез­ной проблемой — и ментальной, и социокультурной, и в том числе проблемой образования. В нашем выс­шем образовании был заложен совершенно неоправ­данный раскол между духовным и светским. Была раз­делена Славяно-греко-латинская академия, появил­ся Московский университет с естественнонаучны­ми и гуманитарными дисциплинами, а духовные науки остались отдельно. То есть в модели российского уни­верситета теологии не было — стоит сказать, что и сейчас в Московском государственном университете теологии нет. Но в императорских университетах — а Саратовский университет был четвертым импера­торским университетом в России — были кафедры православного богословия.

В нашем университете, основанном в 1909 году, фундаментальные основания изучения теологии были заложены первым деканом историко-филологического факультета, крупным религиозным философом Семеном Людвиговичем Франком. Но просущество­вала эта кафедра всего несколько лет — потом все это было снесено революционной социальной катастро­фой, которая произошла, думаю, во многом из-за того, что ни духовные школы, ни университетская теология в России не смогли дать людям ответа на вызовы того времени. Если мы откроем диссертации по богосло­вию, созданные в XIX веке, то увидим, что там в основ­ном очень мало цитат из святых отцов — мало живо­го опыта. Исследователи ориентировались на схола­стическое знание, на теорию. Считалось правильным воплощать в своих работах так называемый критиче­ский стиль мышления и подражать образцам класси­ческой академической науки — философии, истории и филологии. И в конце концов это привело к следу­ющей трансформации: практика богообщения оста­ется в монастырях и находит свое выражение в тру­дах духовных писателей того времени — в частности, святителя Игнатия (Брянчанинова), а собственно ака­демическая богословская наука существует в отры­ве от этого. Если бы теология в ту эпоху дала интел­лигенции целостный взгляд на происходившие тогда общественные и духовные процессы с позиции аске­тического опыта, того же святителя Игнатия и дру­гих святых отцов, многих проблем и бедствий можно было бы избежать. Поэтому внимательное обращение к этому опыту сейчас, в изучении православной теоло­гии, является, на мой взгляд, одним из рубежей духов­ной безопасности.

— Кто поступает к вам учиться — чего хотят эти люди, чего ждут от образования?

— Прежде всего это те, кому интересно гумани­тарное знание как таковое — могу сказать, что боль­шинство наших студентов умеют и любят читать. И мы с ними разбираемся с двумя фундаментальными осно­ваниями человеческой культуры: рациональным, кото­рое выражено в словах и понятиях, на уровне фор­мальной логики, и иррациональным, или мистиче­ским, то есть с тем, что связано с тайной бытия чело­века в этом мире. Теологическое образование, безу­словно, подойдет и тем, кому интересны социальные исследования — в частности то, каким образом вли­яет религия на жизнь современного общества и чело­века. К нам приходят также те, кому интересна тра­диционная модель образования и воспитания и кто хотел бы работать, или уже работает, с детьми и моло­дежью. У нас учатся и те, кто глубоко изучает русскую культуру, чья жизнь так или иначе связана с церков­ным искусством и сохранением культурного наследия. Порой у нас получают второе образование психологи, желающие работать в области православной психоло­гии и антропологии. А через нашу магистратуру про­шло немало выпускников духовных школ, они таким образом продолжают обучение.

— Может ли на направление «Теология» посту­пить человек, не живущий церковной жизнью, и подразумевается ли, что в процессе учебы он дол­жен в эту церковную жизнь войти?

— К нам может прийти учиться любой человек, интересующийся вопросами, которые объемлются теологическим знанием. В том числе у нас есть и сту­денты, которые придерживаются иных конфессио­нальных взглядов — они изучают православную тра­дицию как основание социокультурного устройства нашего государства. Теология как наука внеконфессиональна, и у нас никто никого не заставляет здесь молиться — личное обращение к Богу происходит вне образовательного пространства. Но человеку, кото­рый получает здесь образование, по факту своей спе­циализации нужно будет знать и понимать, что такое церковная жизнь, какова она в Православной Церкви. Он должен будет изучить православное богослужение, в том числе через практику так называемых учебных Литургий, на которых студенты присутствуют и разби­рают затем с преподавателем ход службы. Ему нужно будет прочесть и осмыслить Евангелие, вникнуть в смысл таинств Церкви. И могу сказать, что те сту­денты, которые первоначально смотрят на церковную жизнь больше как исследователи, со временем начи­нают видеть, насколько эта жизнь богаче, интереснее, насыщеннее, ярче и правильнее, нежели просто жизнь светская. Они начинают искать в ней ответы для реше­ния своих внутренних личностных проблем и почти все приходят к личному участию в молитве и таинствах.

— И все-таки не оставляет мысль: современное образование в основе своей технологично, оно дает некий функционал, позволяющий человеку быть в сегодняшнем обществе полезным. А каков функ­ционал теологии?

— Теологическое знание нужно, в частности, для того, чтобы человек смог должным образом устроить свой внутренний мир. В пространстве современной цивилизации человек невероятно беззащитен. Он не может собрать себя воедино, он разорван много­численными информационными потоками, он невротизирован. Я вижу, насколько трудно бывает студен­там сосредоточиться даже на относительно простой учебной задаче, насколько нелегко глубоко вникнуть во что-то, когда ты все время существуешь в двух измерениях — онлайн и оффлайн. Сегодняшние дети и молодежь, которые являются уже продуктом цифровой социализации, не знают, где они насто­ящие — им очень легко находиться и под разными аккаунтами общаться в Интернете и вместе с тем им очень трудно просто жить. Им нужно дать представ­ление о том, что позволит им всегда быть целост­ной личностью, — о взаимоотношениях с Богом. Их нужно научить вслушиваться и всматриваться в то, что находится вокруг них, и в то, что рождается у них внутри.

На самом деле, теология — еще и мощный анти­кризисный инструмент, как для отдельного человека, так и в целом для общества, которое ищет выхода из той или иной, казалось бы, неразрешимой ситуации. Когда люди оказываются в тупике лабиринта своего жизнен­ного пути, им нужно вспомнить о своих истоках. Если мы возьмем историю создания Пятикнижия, то уви­дим, что первой была создана Книга Исход. Евреи ухо­дят из Египта, оказываются в пустыне и хотят вернуться обратно — в рабство. Им кажется, что они заблудились, хотя Бог по-прежнему ведет их и каждый день кормит манной. И у каждого человека в жизни так: его всегда кормят манной, днем перед ним всегда столп дымовой, а ночью — столп огненный, а он оглядывается назад и думает, что потерялся. Он не осознаёт, что он — соль земли и что его ведет Сам Господь, и считает, что ему нужно быть кем-то другим. И он начинает искать доро­гу обратно в Египет — и тонет, как колесница фараона в Чермнем море, в глубинах неуправляемости собствен­ной жизни. А что происходит с евреями в этой ситуации? Моисей обращает их к истокам: он рассказывает им то, что легло в основу Книги Бытия — историю о том, как сотворил Бог Небо и землю. Это единственное, что спа­сает от гибели — нужно остановиться и осознать, что Бог является Творцом всего, и если Его слушать, Он выведет тебя из любых жизненных обстоятельств.

— Вы говорите со студентами о Боге, о призва­нии, о вечности. Но говорят, что первое, чему вы их учите и что потом методично и строго проверяе­те, — оставлять за собой аккуратно задвинутые сту­лья, расправленные жалюзи и совершенно чистую доску. Почему это важно? Как это может помочь им в дальнейшем?

— Важно понимать, что мир состоит из вещей про­стых и сложных. И если человек не научится хоро­шо делать простые дела, он никогда не сумеет достой­но справиться со сложными. Мы готовим в том числе будущих педагогов, и им тем более нужно усвоить это как жизненный принцип. Хороший педагог — это всег­да высокая организация себя и вместе с тем понима­ние скромности своего места в этом мире. Только когда ты поймешь, что твои человеческие возможно­сти на самом деле невелики, Господь даст тебе как ори­ентир что-то большее. Нельзя сразу «поймать мечту», поставить перед собой абсолютные цели и начать рыв­ками достигать их — это ведет к расшатанности, кото­рая обратит в прах все достижения. Нужно научиться сначала элементарным правилам нормального чело­веческого бытия. В том числе — содержать в порядке то пространство, которое вверено тебе обстоятельства­ми твоей жизни. Для педагога это пространство клас­са. И у каждого человека есть его личная среда оби­тания и задача научиться о ней заботиться. Нельзя допускать, чтобы то, что мы имеем, оказалось в руках тех, кто придет вслед за нами, в испорченном состоя­нии. Это является внешней стороной порядка внутрен­ней жизни. Теология учит бережно обходиться со всем, что тебе дано: со словом, со смыслом, с пространством, с талантами.

— Где хотят работать теологи?

— Там же, где и наши философы, и культурологи, и обществоведы — все хотят преподавать. У большин­ства наших студентов есть «маленькая мечта» — учи­тельствовать в школе — и «большая мечта» — пре­подавать в вузе. Многие тот предмет, которые они потом хотели бы вести, выбирают чуть ли не на пер­вом курсе и стараются его как можно глубже изу­чить. Для «приближения к мечте» у нас на факульте­те есть практика тьюторства: старшекурсники задействуются в работе с младшими курсами. Эта возмож­ность побыть наставниками доставляет им невероят­ное удовольствие; потом, став профессионалами, они вспоминают этот опыт с воодушевлением и ностальги­ей. Студентам важно бывает ощутить, что они могут чем-то делиться, и очень интересно попробовать себя на кафедре. Но быть преподавателем в университе­те — мечта двоякая: это означает в некотором смыс­ле и жертву. Кажется, что ты приобрел широкие воз­можности делиться тем, что прочитал и осмыслил, но на самом деле преподавать — это очень тяжелый труд. И чтобы делать то, что тебе нравится, нужно сна­чала сделать много того, что необходимо: нужно писать рабочие программы, нужно создавать свою систему контроля знаний студентов и многое другое.

— По новостям на сайте митрополии мы видим, что у студентов-теологов довольно насыщенная жизнь и вне учебных аудиторий: то они на донор­скую акцию соберутся, то вы с ними смотрите фильм в семинарском киноклубе, то они пробуют брать интервью… Как в организации их жизни взаимодей­ствуют факультет и епархия?

—  Епархия с ее многочисленными структурами — один из основных работодателей для наших выпускни­ков. Поэтому они еще студентами знакомятся с тем, как работает епархиальное управление, какие про­блемы церковной жизни и насущные вопросы взаимо­действия с обществом решаются в деятельности епар­хиальных отделов. И у наших будущих теологов есть возможность становиться во всем этом помощника­ми. Это позволяет им увидеть церковную жизнь еще и с точки зрения того, кто в ней непосредственно трудится, и понять для себя, готовы ли они так трудить­ся. В Церкви нужно все делать по-настоящему каче­ственно — в противном случае это будет сказываться и на духовной жизни тоже.

— Меня удивляет, что этот интерес у них именно «изнутри» — не декан и преподаватели их в епар­хию «пригоняют» и к чему-то побуждают, а они дей­ствительно сами приходят и предлагают идеи…

— Это как раз неудивительно: для студентов есте­ственно собираться вместе и пытаться как-то самовыразиться. Чего вообще студент хочет? Драйва и самопрезентации. Он хочет блистать, он хочет «тиктокать», он хочет «зумить», он хочет быть незабываемым для других! И в большинстве случаев он уверен, что прекра­сен. Но вместе с тем ему нужно понять и то, как много еще нужно учиться, испытать столкновение своих попы­ток самовыражения с опытом жизни. И — начать наби­раться профессионализма. А в нашем обществе это очень трудно, поскольку оно пронизано фейковой моде­лью человеческой жизни. Она внушает установки: «ты априори классный», «бери от жизни все». А на самом деле, человека, который ее принимает, общество потре­бления разбирает на запчасти. Ум и сердце его погру­жаются в мир иллюзий. И человеку юному, начинаю­щему самостоятельную жизнь очень важно научить­ся вовремя эти иллюзии узревать и на них не вестись, потому что все это заканчивается глубоким депрессив­ным состоянием. Депрессия сегодня — это болезнь молодых. Я вижу, насколько они талантливые и способ­ные, но для них становится потрясением, что не все так просто, как им казалось, что мир требует борений, уси­лий, что в нем необходимо научиться ценить то малое, что дается тебе в этой жизни, — научиться ценить ту манну, которой питает тебя Господь.

— Вы стали деканом философского факультета двенадцать лет назад, а в епархиальном отделе рели­гиозного образования и катехизации трудитесь еще дольше. Что изменилось за эти годы в задачах, стра­тегиях Вашей работы? Какой самый важный опыт Вы приобрели?

— Жизнь в университете, жизнь в епархии, как и жизнь вообще, каждое утро начинается с рассвета — с совершенно нового дня, в котором ты не знаешь, что тебя ожидает. Ты всегда новоначальный в этом мире. Какой бы опыт у тебя ни был, жизнь всегда иная, неже­ли то, к чему ты готовился. И это тоже важное теоло­гическое знание. Как только ты подумал: «Я опытный, я матерый» — тебе сразу что-нибудь такое прилетит, что разубедит тебя в этом.

— Но вызовы, стоящие перед теологическим образованием, всё же за это время изменились?

— Требуется все больше и больше знаний и ком­петенций. Образование становится все более дета­лизированным, усложненным. Как следствие, и от человека требуется все больше собранности, самокритики, самодисциплины — и от того, кто учит, и от того, кто учится. Мы живем в обществе риска: в нем быстро появляются новые возможно­сти, но они несут в себе и новые опасности, и все это требует очень интенсивной жизни. Чтобы оставаться на месте, нужно бежать все быстрее, а чтобы куда-то двинуться, просто бежать уже недостаточно — нужно молиться. Состояние жизни современного мира — это, на самом деле, состояние социального ужаса; большинство людей это так явно не ощуща­ет, но они ощущают тревогу. Человек чувствует свою проницаемость: в него постоянно что-то выстрели­вает — из новостных лент, из социальных сетей, ему в любой момент могут позвонить по одному телефону, по второму… Это чувство хаоса проецируется в неудо­влетворенность — самим собой и окружающими. И помочь выйти из этого порочного круга может только жизнь с Богом, что для нас, верующих пра­вославных христиан, означает полноценную жизнь в Церкви и в нашей религиозной традиции.

— У ваших студентов есть присловье: «Михаил Олегович — человек, который никогда не спит». Поздними вечерами Вас еще можно застать в опу­стевшем учебном корпусе за научной работой, решением проблем — а с раннего утра нужно снова идти на занятия к студентам, аспирантам, семина­ристам. Как выдерживаете такой режим? Что дает такую отдачу, которая позволяет не выгорать?

— А как ты можешь жить по-другому, если Бог тебе дал находиться постоянно с людьми? Мне порой, чтобы обстоятельно поговорить с человеком, прихо­дится выключить свет в своем кабинете и уйти в другую аудиторию, потому что на этот свет будут обязатель­но один за другим, как мотыльки, стекаться те, у кого есть какие-то вопросы — конечно же, безотлагатель­ные. Но это жизнь, и мне она нравится — и радует то, что по милости Божией удается сделать. Чем больше поставлено задач, тем мне интереснее, потому что тем больше интересных людей в них оказывается вовлече­но, и они меня вдохновляют. Порой вдохновляют даже ошибки — так или иначе появляется возможность их исправить, и я этому радуюсь порой даже больше, чем тому, что получилось сразу. И учу студентов радоваться таким ситуациям — для меня это некое императивное правило. А еще силы дает понимание, что результаты твои пока что очень скромны. Нужно реально, само­критично смотреть на себя — тогда ты сможешь и все выдерживать, и двигаться дальше.

Журнал «Православное Поволжье», № 1, апрель 2022 г.