Подожди нас, Мария!

На современном русском языке читается житие преподобной Марии Египетской. И несмотря на то что большинству стоящих в храме эта история давно известна, а уж священнику-то с диаконом тем паче — не раз замечала я слезы на глазах прихожан, и голоса читавших тоже не раз пресекались.

Почему? Ведь поначалу кажется, что это — очень далекая от нас и полулегендарная история женщины, у которой ничего общего с нами нет. Ну не происходит с нами таких экстремальных событий, как с нею, и не произойдет. И жизни такой непотребной мы вроде как не вели, и в пустыню не уйдем — знаем, что невозможно это и не нужно, — и по воде, как по суше, ходить не будем.

Но при всем этом Мария близка каждому из нас; ее судьба — свет, освещающий наши души и наши жизненные дороги. Плачут те, кто это чувствует — иногда внезапно, как внезапно ощутила раскаяние сама Мария. Но внезапно не означает случайно.

Отчего же вдруг раскаялась эта александрийская блудница, всегда согласная на все — и даже без денег, за один только ужин?..

Да, мы помним — искала приключений, влезла на корабль, шедший в Иерусалим; из любопытства пошла вместе со всеми в храм, но не смогла войти — не пускала некая сила…

Но ведь она могла бы махнуть рукой: не пускает — и не надо, пойду гулять. Было тревожно, да, непонятно, но разве впервой было Марии снимать тревожность с помощью вина? А кому девушку угостить — в любом городе найдется, даже и в святом. Но нет, после того что с нею произошло, Мария уже не могла продолжать прежнюю жизнь.

Было бы понятно, если бы она испугалась. И не просто испугалась, а в ужас пришла, не сравнимый ни с какими земными страхами. Не пускает меня в храм неведомая сила — значит, есть Бог; значит, видит Он мои грехи, мою непотребную жизнь; гореть мне вечно в аду… Такая реакция была бы естественной и, по сути, правильной, адекватной. Но — еще раз нет! Отсутствует в житии мотив страха адских мучений. Присутствует другое: любовь к Богу, страх быть отлученной от Его любви, стыд от того, что оскорбила Его и Пречистую Его Матерь своей нечистотой. Не приступ ужаса, а прозрение сердца — вот что произошло с Марией на ступенях иерусалимской церкви.

Напугать и тем самым заставить каяться — по крайней мере, внешне — можно любого человека, даже и очень дурного, закосневшего в грехе, омертвевшего душой. А то, что произошло с Марией, свидетельствует: ее душа была жива. И Бог это видел. Мария ведь не худшей далеко была из тех, кто перешагивал церковный порог. И убийцы в храм входили, и колдуны, и извращенцы. Беспрепятственно! А Марию Господь остановил и подвигнул к раскаянию. Не потому ли, что знал ее несравнимо глубже, чем сама она себя, и видел в блуднице будущую святую?..

А разве у нас с вами не было в жизни таких моментов — всегда неприятных, горьких, болезненных, когда Господь подвигал нас к раскаянию, со всей очевидностью показывая нам, к чему ведет участие в греховных делах, компромисс с неправдой?.. И мы понимали, мы каялись, но — вряд ли мы в дальнейшем были так же последовательны, как Мария. Ее история — это история цельного, бескомпромиссного выбора, сделанного однажды и навсегда; неслучайно она, не принимавшая монашеского пострига, почитается как преподобная. При такой глубине раскаяния, при такой решимости и самоотверженности постриг уже просто не требовался.

И всё же… Зачем пустыня?

Разве не могла Мария по раскаянии своем спокойно вернуться к себе домой, чтобы вести добропорядочную жизнь? Вероятно, у нее были близкие, может быть, и родители еще были живы…

На этот вопрос отвечает она сама, рассказывая свою историю старцу Зосиме: «Семнадцать лет провела я в этой пустыне, словно с лютыми зверями борясь со своими помыслами…». Рассказ об этой борьбе психологически поразительно достоверен. Грех не пыль, которую легко стереть тряпочкой, он крепко сидит внутри человека. Насколько мы с вами, ни в какую пустыню не уходившие, озабочены его искоренением? Не относимся ли мы к исповеди как к формальности — пропуску к Чаше? Не привыкаем ли годами повторять у аналоя одно и то же, наивно полагая, что этого достаточно, и не прилагая никаких усилий к тому, чтобы измениться, стать лучше? Не подменяем ли покаяние внешним действием, то есть, по сути, ритуалом? Не знаю, обо всех ли это, но вот обо мне — точно… И встреча с Марией всякий раз — встряска для меня. Помню, как я испугалась, услышав от духовника, что каждый из нас должен носить свою заиорданскую пустыню в себе. Мне хотелось сказать, что это невозможно, это постоянное напряжение сил и нервов, это не моя мера, наконец… А что значит — мера? Мария не читала святых отцов, не воспитывалась в благочестии. Она была обыкновенной александрийской блудницей — кстати, неграмотной. И оказалась способной на такой подвиг. И увидела, что всё не зря: «Когда в меру молитвы и плача совершалось покаяние, я видела отовсюду мне сиявший Свет, и тогда вместо бури меня обступала великая тишина» — так говорит она старцу Зосиме. Знакома ли нам эта тишина после бури, и если нет, то почему незнакома?

Протоиерей Геннадий Фаст, известный библеист и богослов, в своей недавней лекции говорил о двух покаяниях, которые, с его точки зрения, должны присутствовать в жизни каждого христианина. Первое покаяние — это встреча со Христом, решительный внутренний поворот: я узнал Тебя, Господи, я не буду уже прежним, я не хочу грешить пред Тобою, только помоги мне на дальнейшем моем пути. Это может произойти с человеком в одночасье. А второе покаяние — это тот самый путь, путь всей жизни, до последнего вздоха: труд над собой, искоренение греха. Отец Геннадий считает, что непоследовательность и теплохладность жизни многих сегодняшних православных христиан происходит от того, что у них не было этого первого покаяния — встречи со Христом. В качестве противоположного примера он приводит историю Марии Египетской. И становится ясно: эта святая задает каждому из нас вопрос, со Христом ли мы на самом деле, до конца ли с Ним?

Напомним: придя в пустыню в последний раз, авва Зосима видит усопшую Марию и рядом с нею — огромного льва: он лижет ноги преподобной, а потом по просьбе старца копает для нее могилу. Это далеко не единственный в житиях зверь, служащий святому. Неразумные твари тянутся к святым, потому что чувствуют аромат рая — мира, не поврежденного еще грехопадением, мира, в котором нет смерти и нет опасности. Она и нам присуща — безотчетная тяга к гражданам Небесного Царства, жившим или живущим пока на земле. Иногда мне кажется, что мы все любим Марию, как любил ее лев… Но нет, сравнивать нельзя: с неразумных спроса никакого, а человек за себя перед Богом отвечает. И это тоже урок Марии Египетской.

Впервые увидев среди раскаленных камней и скал странного изможденного человека с выгоревшими добела волосами, старец Зосима никак не мог за ним угнаться и в конце концов взмолился: подожди! Мы тоже, по сути, никак не угонимся за Марией. И нам тоже хочется крикнуть ей: подожди нас! Оглянись, остановись ради нас, как остановилась ради монаха Зосимы, протяни нам руку, придай нам сил, мужества, трезвости, не лиши нас твоей молитвы…

Мы знаем: она остановится и подождет.

Газета «Православная вера», № 06 (698), февраль 2022 г.